«Выходной Петербург». Скрежет времени

Дмитрий Циликин — о «Жизни за царя» в «Театро ди Капуа»

Можно было просто взять речи на суде, показания, мемуары, переписку народовольцев — было бы достаточно для сильного эмоционального впечатления: тексты ударяют сами по себе.

С самого начала, когда публика, собравшаяся в галерее «Борей», где играют «Жизнь за царя», еще не расселась, замечательный человек Андрей Жуков — врач, фотограф, художник–перформансист — читает письма Толстого Александру III и Николаю II (по всей видимости, первое, где Лев Николаевич обращается к императору «Вы, Русский Царь», подсказало Александру Сокурову словосочетание «русский Президент» в ставшем широко известным открытом письме Путину по поводу телеканала «Дождь»). Толстовские слова звучат с обжигающей злободневностью. А слова Михаила Грачевского: «Я не только считаю себя вправе защищаться с оружием в руках при нападениях на меня правительственных агентов, я считаю даже нравственно обязательным для себя защищать точно так же и других от их произвола»? А слова Софьи Бардиной: «Я вообще думаю, что усилия единичных личностей подорвать государства не могут. Если государства разрушаются, то это обыкновенно происходит оттого, что они сами в себе носят зародыши разрушения»? А душераздирающий отчет о том, как народоволка Геся Гельфман, родив в тюрьме, медленно и мучительно умирает от разрыва промежности, ребенка отнимают (этот отчет бесстрастно, отчего он звучит еще ужасней, оглашает тот же Жуков)?

Однако режиссер Джулиано ди Капуа и его актеры не довольствуются «правдой документа». На этом материале они сочинили изощренный виртуозный театральный текст. Сценограф Сергей Гусев выстроил в зальчике «Борея» комнату какого–нибудь разночинца или курсистки: стол, простенькие венские стулья, сбоку самовар, наряженная елка, позади дверной проем, закрытый портьерой.

Казалось бы, бытовой натурализм с чаем и мандаринами предполагает такую же кинематографически достоверную игру, тем более что зритель буквально в полуметре. Однако играют в остро театральной манере. Монологи Веры Фигнер, Степняка–Кравчинского, Кибальчича, Гриневицкого, Засулич, Перовской и других превращены в жестокий романс или в речитатив в сопровождении трех квазимексиканских гитаристов, в балаганное представление с Петрушкой, в поток горячечного захлебывающегося гаерски–глумливого почти что бреда, они сопровождают раздумчивое застолье, положены на изящное (но и опасное — пламя спички вот–вот опалит пальцы) зажигание свечек на елке, кто–то может в ярости вскочить на стол, а вот гаснет лампа под уютным абажуром, и во мраке фонарик выхватывает лица, луч дрожит, создавая нервное мелькание…

Илона Маркарова — актриса в Петербурге известная, и про нее известно, что актриса она хорошая. А вот про Игоря Устиновича, Павла Михайлова и Александра Кошкидько, к стыду своему, не знал. Кинулся узнавать: учились они бог весть где, заняты во всяких независимых проектах. Кошкидько, кстати, как оказалось, я видел в паре спектаклей Театра на Литейном, да не запомнил. После «Жизни за царя» не запомнить их и не узнавать потом — нельзя. Судя по всему, ди Капуа унаследовал талант своего учителя — выдающегося педагога Вениамина Фильштинского: разглядеть и раскрыть способности.

Обычный театр все больше утрачивает связи с действительностью, с временем, протекающим за его стенами. А театр документальный, политизированный и т. п. чаще всего предлагает пусть ярко публицистическое, но мало художественное высказывание. Тем дороже редкое соединение в одном спектакле животрепещуще актуального содержания с творчески полноценной формой.