Сейчас… Отгорожусь монитором, включу что-нибудь для успокоения нервов. Нажмем наугад. Бетховен. Как назло. С такой же всклокоченной головой, как у Джулиано Ди Капуа и как у меня сейчас. А мне бы спокойствия… Я искал, где отдохнуть в Питере этим вечером. Я нашел. Теперь бы спрятаться в норке, отгородиться от этого безумного мира и стереть, наконец, с лица брызги крови тех тысяч и миллионов, кто стал жертвой этого вечного противостояния.
Никогда. Никогда мы не поймем друг друга. Не поймем и не примем. Запад и восток. Мужчина и женщина. Нас как будто создали вечными противниками, обреченными всегда быть один подле другого. На расстоянии вытянутой руки, но в другой вселенной.
Мог ли думать молодой эллин царских кровей, принимая помощь этой чужеземки, на какие беды обречет себя и весь свой род только тем, что не сдержит слова? Он и не подозревал, что в этой варварской Колхиде оно что-то значит. Но руно нужно было добыть любой ценой. А может, и вправду полюбил ее. И она за это бросила к его ногам все, что у нее было. Не пожалела брата, оставила отца и родину. Она действительно сумасшедшая. И я никогда не пойму ее, ведь она женщина.
Гордая женщина, увезенная на чужбину и там брошенная на поругание – это страшное оружие. Мы сами множим зло, не отдавая себе отчет в собственных действиях.
А может, все и не так… может, это МЫ являемся послушным инструментом в талантливых руках манипулятора. Она все придумала с самого начала, и Ясон был лишь пешкой на ее пути в Коринф? И точно так же весь западный мир играет в эту игру, навязанную востоком.
Но постойте, какой восток? Православная Грузия? Пусть она и есть Колхида. Но там красивые женщины готовят долма и сациви, красивые мужчины пьют вино и поют песни небесной красоты.
Пожалуйста, пусть Медея будет арабской шахидкой. Пусть ее замотанные глаза напоминают мне не Фемиду, а маску смертницы. Так мне будет проще, мне это ближе и понятнее. Я хочу понимать, что добро, а что зло. Мой мир рушится, если грань стирается.
Грань. Хорошее слово. Где та грань, за которой оправдано убийство детей? Детей врагов и своих собственных, которых ты растишь, только чтобы они убили себя, прихватив на тот свет еще больше детей врагов.
Голда Меир когда-то сказала: «Мир между арабами и евреями наступит тогда, когда они начнут любить своих детей больше, чем ненавидеть наших». Она тоже была женщиной, которая готовила детям форшмак и латкес. Целовала их, когда они отправлялись спать. И она же недрогнувшей рукой подписала приказ о начале карательной операции после мюнхенской олимпиады 72-го года. И врагов, виновных в смерти членов израильской сборной, ловили по всему миру и беспощадно изобретательно казнили.
Как бы хотел я смотреть спектакль и сохранять свою полную аполитичность.
Остаться с женщиной, оскорбленной мужем, толпой, а затем и Еврипидом… ведь я верю, что она не убивала своих детей. Она грузинка, а я преклоняюсь перед ними.
Но берет Команданте на голове этой прекрасной в своем безумии Медеи – Илоны Маркаровой, песок Ирака или Афганистана, по которому ползли солдаты, и башни-близнецы, объятые пламенем, не давали мне этого сделать. Меня гипнотизировал экран и его невероятные метаморфозы. В сочетании с ним все происходящее на сцене было похоже на картины Иеронима Босха. Это было так жутко и так прекрасно.
А она кричала. Истекая ядом и болью. Кричала словами этого незнакомого мне Лехи Никонова, который, наверное, должен был родиться в то время, чтобы не дать опорочить имя этой женщины, Медеи.