Спектакль начинается с доносящегося в полутьме издалека голоса Андрея Жукова. Голос приближается, Андрей Жуков, который безо всякого грима выглядит как представитель эпохи, проводит нас вглубь «Борея», туда, где на стенах работы современных художников — фантазии на тему «Народной воли». В глаза бросается инсталлированный в раме топор и картинка со звероподобного вида мужиком, подымающим над головой бревно, и подписью — кого-то из «митьков».
Если в начале февраля, когда «Жизнь за царя» показывали в одной из квартир на Моховой, это рифмовалось со сходкой подпольщиков, то теперь низкое сводчатое помещение «Борея» намекало на казематы Петропавловки. У Жукова, как у приговоренного смертника, на шее табличка: «Ф. М. Достоевский», которую он потом сменит на «Л. Н. Толстой», когда начнет читать письма писателя к царям — Александру III и Николаю II, разделенные примерно двумя десятками лет… В первом, от лица еще писателя — обращение к государю. Во втором — уже от лица пророка и философа — к «брату»… С просьбой о прощении, о том, что для победы над «злом» и «насилием» необходимо выдвинуть идею более светлую и прекрасную, чем та, ради которой умирают террористы.
Спектакль Театро Ди Капуа сделан по документам эпохи, но он не документален по средствам подачи. Он документален по сумме ощущений, вынесенных с него, по попаданию текста в место и время, в не готовое мириться с порядком вещей человеческое сердце.
Артисты, занятые в спектакле, как не героизируют тех, от имени кого произносят текст, не выводят их в роли святых и великомучеников, так и не развенчивают идею террора. Они заставляют увидеть явление в его полноте и сложности, в исторической перспективе, как сумму разнообразных мотивов (и личностных, и социальных) и как сумму последствий… Тем более мучительных для нас, для нашего восприятия, что история совершила виток и здесь, на новом круге событий, нам (зрителям спектакля) только-только предстоит их пережить…
Это замечательные актерские работы Илоны Маркаровой, Александра Кошкидько, Игоря Устиновича, Павла Михайлова. Портретных зарисовок нет. Перед нами письма, воззвания, судебные речи, мемуары Веры Фигнер, Софьи Перовской, Андрея Желябова, Макара Тетерки, Николая Кибальчича, Веры Засулич, Степана Халтурина и многих других… Образы в каком-то смысле собирательные, но это не революционные типажи, а «темы», отталкивающиеся от текста, от ситуации, разработку которых смело можно назвать музыкальной.
Мельчайшие подробности покушения на Трепова — как россыпь панических крупных планов; полубезумные требования провести вентиляцию в камеру и выдать журнал «Отечественные записки»; сердитое письмо матери; простодушная просьба — накануне казни — рассмотреть проект воздухоплавательного аппарата… Мозаика интонаций: откровенная патология, стыдливая задушевность, фанатизм, паясничанье и, наконец, глубоко осознанное и прочувствованное понимание невозможности мириться с существующим порядком вещей вкупе с пониманием предопределенности своей судьбы, бессмысленности жертвы, самоубийственности поступка, предчувствием «большой крови» вслед за малой… И в то же время — невозможности поступить иначе.
Собравшиеся за столом у рождественской елки террористы скандируют свои речи под аккомпанемент мексиканского трио гитаристов, произносят ритмизованные монологи на мотив песни Высоцкого, исполняют как политическую частушку, грузинское многоголосье или фламенко, читают манифесты от лица Деда Мороза. Артисты существуют страстно. Но страстно — по отношению к своим персонажам. Карнавализация образов задает дистанцию. Дистанция (они — не мы, не узники Болотной и не «пена дней») заставляет ощущать, чувствовать, глубоко переживать временную, историческую перспективу, повторяемость событий, трагическую причинно-следственную вязь.
В какой-то момент Илона Маркарова зажигает свечи на елке. Кажется, спектакль заканчивается, когда они полностью сгорают.
Татьяна Джурова
ссылка на статью:
http://ptj.spb.ru/blog/ospektakle-zhizn-zacarya/